Кто мы такие и куда мы идем?

Кто может с уверенностью сказать, куда движется наше КПУ - вперед или назад? - Туда ли мы в принципе идем?
Ведь сторонников и противников у партии хватает, и, следовательно, хватает противоположных мнений: "такая-сякая, мертвая, и мне не нравится" или "обьективная и единственная, поскольку ничего иного не вижу". Но дело не в сторонниках и противниках: доказательства и тех, и тех - примитивного змпирического уровня, а такие доказательства, как известно, вовсе не доказа­тельства.
Дело в другом.
В том, как рассмотреть комдвижение с более глубоких - диалектических позиций. С тех позиций, где идти вперед зачастую значит идти назад, а идти назад значит идти вперед, где все сложнее, многограннее, чем в змпирии, но в то же время и по-настоящему проще. Только диалектика может помочь нам разобраться в сих глубинах, без нее мы обречены скользить по поверхности.
Первый же факт, касающийся возрождения КПУ, уже достаточно диалектичен - это воссоздание повсюду было поставлено с ног на голову: не работа с рабочим классом создавала определенную организацию передовых бойцов, а восстановленная по привычным стандартам старая форма сразу же присвоила себе право быть истинной и говорить от имени рабочих. КПУ стала многотысячной влиятельной партией, не будучи партией рабочего класса. То же самое можно сказать и о ВСР, с той лишь разницей, что здесь вместо старых форм сверху стали навязывать формы классические. Классическое понимание Советов, классическое проведение забастовок и митингов, классическая теория - все, как оно должно быть, но как почему-то не получается (за 3 года своего существования ВСР продолжает оставаться лишь претензией на рабочее движение). И хотя наши "лидеры" даром времени не теряют, пытаясь и так, и этак приспособить свои представлення, а в лучшем случае абстрактные понятия к новым условиям, но действительность решительно отвергает приспособление. Идея так называемого подтягивания рабочего движения к уже созданным наверху струк­турам систематически буксует. Рабочие продолжают действовать самостоятельно (зто еще раз подтвердили последние шахтерские события).
В подобной ситуации несомненным становится одно: “не гора должна идти к Магомету, а Магомет к горе” - коммунистам нужно совершить возврат к собственным основаниям: СЛИТЬ СВОЮ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ СО СТИХИЙНЫМ РАБОЧИМ ДВИЖЕНИЕМ (обрести, наконец-то. реальную почву под ногами и перестать быть дон-кихотами, сражающимися с ветряными мельницами).
Но такое слияние - само есть процесе. Процесе, в котором коммунисты, начиная воспринимать рабочие вопросы как свои собственные, вынуждаются тем самым анализировать настоящее и прошлое и устранять по ходу анализа пробелы в теории. Или, другими словами, это процесе, в котором коммунисты учатся. Но учатся не формально - по-школьному, сидя за партой, а работая и двигаясь. Учатся своему времени! Освобождаются от груза прошлого: от стереотипных методов работы и глупых совковых представлений, от безграмотности и неуместной доверчивости, а также от всех прочих тому подобных “родимых пятен” социализма. Вот что такое процесе слияния со стихийным рабочим движением!
И сегодня важно осознать, что этот процесе должен как можно быстрее начаться, ибо комдвижение уже не может больше идти вперед не идя назад. Как говорил Ленин: "в интересах успешности дальнейшего наступления надо "приостановить" сейчас наступление". Надо идя назад (пока что) - учиться ра­ботая, чтобы потом идя вперед - работать учась. И это не игра слов - живое противоречие...
Только вот возникают сомнения - способна ли КПУ в принципе осуществить такое возвратно-наступательное движение?
Пусть наивность и неприкрытое шапкозакидательство первых дней воссоздания партии заметно потускнели, и от успехов контрреволюции наступило отрезвление. Пусть все чаще у рядовых членов КПУ возникает желание что-то продумать, с чем-то разобраться. Пусть о социализме написаны уже сотни ста­тей, а в свет выходят десятки левых газет и журналов - все это еще очень несерьезно. Даже в печати анализ произволен по предмету и методу и не втягивает в сферу обсуждения массы. Он остается делом частных лиц, которые что-то там себе уясняют. Что же касается самопальных, стихийных дискуссий в низах, то это вообще порой выливается в чистый бред: жидомассонские заговоры вперемежку со шпионами ЦРУ на фоне отождествления коммунизма и христианства (!!!)
Вырисовывается печальная картина: тенденция к углублению, к возвращению назад есть, но разворачивания ее не происходит. Почему?
Обьективное требование возвратного хода наталкивается на субьективную невозможность его выполнения. Субьективный фактор в который раз доказывает, что он может быть грозной объективной причиной: при наличии всех прочих условий движение тормозится исключительно из-за состава людей.
Не секрет, что большинство членов партии - пенсионеры. Больные и немощные, они не способны двигаться ни в каком направлений. Еще одну, уже немалую и, к сожалению, руководящую часть составляют карьеристы. Последние, будучи незаинтересованными делать что-либо по-настоящему, но всегда "удерживая нос по ветру", выполняют в партии гнусную функцию имитаторов - имитируют анализ ситуации и владение теорией. Достаточно почитать доклады Симоненко или "теоретические" изыскания господина Буйко, чтобы убедиться в наличии такой усыпляющей имитации. Послушаешь их - так никаких проблем и нет. А бабушки и дедушки слушают, и притом с молитвенным благоговением. Их подобострастное отношение к партийным боссам уже никого не удивляет. Эти две партийные составляющие (пенсионеры и карьеристы) определяют друг друга железным образом. Как писал Батищев, "если человек оставляет вне сферы своей компетенции проблемы, о которых "не ему судить, не ему решать", он становится рычагом пользующихся им безликих отчужденных сил... он и ему подобные сами же выращивают над собой иерархию функционеров, которые принимая на себя ответственность за других, за массу, лишь концентрируют в себе и реализуют эту массовую безответственность". И пора бы знать тем, кто собирается очищать партию сначала от дураков, а потом от карьеристов или же наоборот, что отделять таковых друг от друга все равно, что отделять северный полюс от южного.
Существует, правда, еще один тонкий слой честных, не особо пожилых и действительно желающих двигаться и действовать коммунистов. Говорят, что за них и следует бороться.
Самостоятельной силой и организованностью честные коммунисты не обладают - они размыты, разбросаны и затеряны в общей массе. Не имея возможности ни заняться нужным делом, ни стряхнуть с себя карьеристскую мразь, они топчутся на месте. Их глухое недовольство и отдельные выпады уходят дождем в песок. Казалось бы, нужно собрать, сконцентрировать силы зтих честных людей в одну, чтобы победить внутри партии или хотя бы произвести раскол. Но стоит так подумать, как тут же появляется другая мысль: на оснований чего возможно такое обьединение? Ведь разногласия "честных" с карьеристами вызваны не принципиальными расхождениями в работе (здесь "честные" могут напортачить в сотни раз больше, чем карьеристы, поскольку честность не всегда совпадает с умом) и не принципиальными расхождениями в теории (где большинство из "честных" вообще на уровне первого класса). Раз­ногласия вызваны очевидностью предательств и обостряются по мере того, как чувствующие свою силу бюрократы наглеют с каждым днем все больше и больше. Людей возмущает и отталкивает: 1) неприкрытая измена и 2) безалаберное, халатное отношение к делу. Таким образом, имеет место довольно странный и, можно сказать, уникальнейший феномен - моральное разьединение коммунистов. И сколько бы мы ни выдавали желаемое за действительное, но других (не моральных) оснований для внутрипартийной борьбы сегодня нет.
Если бы в КПУ или на стороне нашлись люди, способные стать на это единственное основание, то есть способные повести открытую борьбу с карье­ристами (вскрыть их продажность и лицемерие), то они через эту борьбу могли бы обьединить вокруг себя всех честных коммунистов. И, может быть, могли бы вывести их за пределы партии (что на сегодняшний день равносильно - спа­сти). Причем, вывести не для того, чтобы снова создавать очередную партию (как же мы любим их создавать, да все не ко времени), а для того, чтобы сколо­тить пусть небольшую, но работающую и умеющую двигаться группу.
Только где же они, зти люди? - Умные, активные, способные? Их нет...
Не “босенковцам” же претендовать на зто право! Куда им... За последнее время они только и делали, что демонстрировали свою полную несостоятельность. Если исключить из их общего братства А.Босенко и М.Шкепу, то остальных можно смело назвать творческими импотентами. Ни рискнуть, ни дерзнуть, ни пару важных слов о современном моменте сказать, ни повести против течения... Язык не поворачивается утверждать, что эти люди владеют всеобщей теорией, так как еще неизвестно, кто кем владеет. На практико никто из них своей теории не подтверждал и не развивал. Она, выражаясь гегелевским языком, у них как бедная родственница - все время “в себе”, но никак “не для себя”, хранится-пылится про запас до лучших времен. А ее “носители” тем временем состоят и исполняют... свой рядовой долг в КПУ. Но стьщно сказать - другие, рядовые “безграмотные” коммунисты, выполняют его куда усерднее и ловчее наших “премудрых пескарей” (которые даже в своих практических действиях пока что ни для кого примером не стали). И по всем приметам видно, что ни один из босенковцев, вляпавшихся в партию, оттуда (как из джунглей) в революцию не вернется. Все раздавятся и будут приспособлены для партноменклатурных нужд, ибо не знают, что именно и как именно нужно противопоставить оппортунизму партии (а, точнеє, знают, но только на всеобщем уровне - “вообче”, а в конкретной ситуации, так же как и остальные - беспомощны). Причем опыт В.В.Терещука доказывает, что чем больше и активнеє станут работать эти люди внутри партии - тем быстрее произойдет их разложение. Ну что ж, деградацию зтих “лучших из худших” мы еще рассмотрим - только чуть позже. А пока вернемся к самой партии. Выделим главное.
Страшно даже не то, что она представляет из себя старую форму, перенесенную в новые условия, страшно то, что она представляет из себя форму, которая уже не в состоянии обновиться. Эта форма не дает ни оснований для раскола, ни возможности двигаться, чтобы приобрести эти основания. И пусть многие еще надеются, что после “естественного” вымирания пожилых в пар­тию вольются молодые свежие силы и даже живут этой надеждой. Но в действительности в это время происходят неутешительные процессы. Пенсионеры не могут выбыть из строя все как один сразу, они вымирают постепенно, поодиночке. Это дает прекрасную возможность карьеристам-коммунистам планомерно заполнять освободившиеся места себе подобными, не гнушаясь ни личными, ни родственными, ни финансовыми связями. Таким образом, партия не стоит на месте (в худшем смысле зтого слова) - она все уверенней приспосабливается к нуждам буржуазной демократии, чем дальше, тем больше выполняя реакционную роль. И если старые формы в ней изживаются, то они изживаются не за счет создания новых (революционных), а за счет внедрения “новых” (буржуазных). При этом отдельные попытки некоторых "благородних" коммунистов что-то там спасти изнутри, действуя по-марксистски, но в мелких масшта­бах только затушевывают суть проблеми. Столь же опасными оказываются и частные победы, что прибавляют глупого бодрячества, раздувают самолюбне, но "сковывают способность распознавать недуг целого и находить пути к его излечению".
Ленин писал: "социал-демократия всегда будет... безжалостно разоблачать иллюзии, неизбежно оканчивающиеся полным разочарованием..." В этом предложении хотелось бы выделить одно слово: безжалостно. Именно так и нужно сказать сегодня, подводя итоги, с сочувствием к пенсионерам и с уважением ко всем честным коммунистам, но прямо и решительно: КПУ не имеет перспектив.
КПУ движется вперед, просто вперед, закрыв глаза на собственную безосновательность, в отрыве от масс, от реального рабочего движения, от теории. и поэтому она несомненно движется назад, к своей гибели. КПУ пытается в новых условиях сохранять старые, изжившие себя, формы; относится к ним как к единственно правильним и возможным, и поэтому проигрывает еще до начала боя. КПУ не воспринимает никакой критики ни изнутри, ни снаружи; не ложит в свое основание ничего критического, как в теории, так и на практике, и поэтому гниет заживо.
Торжествующие буржуазные порядки, со все более умелым манипулированием стихийными возмущениями масс (посредством профсоюзных организаций) и разлагающееся на их фоне коммунистическое движение - вот все, что мы видим уже сегодня и вот все, что ожидает нас в недалеком будущем. И ничего более...
Но не стоит отчаиваться - даже если поступательный ход революционного движения нарушен, и в лице имеющихся красных организаций он никак не может считаться восстановленным, то все же сами частнособственнические отношения (причем не какие-нибудь, а именно наши - постсоциалистические) неизбежно порождают равную себе и отрицающую их силу. Неизбежно порождают такое новое, которое способно с ними бороться.
Только где же оно новое? Где оно? Ау... Его же нигде не слышно и никому (не правда ли, дорогие босенковцы?) не видно.
Недаром Фейербах предупреждал: "Новое возникает из темноты. Эта темнота его ангел-хранитель. Будучи незаметным, новое становится силой. Если бы с самого начала оно бросалось в глаза, то старое пустило бы в ход все свои наличные силы против него и задушило бы новое при его рождении".
Так что пока кто-то сидит и думает - вступать ли ему в партию или выходить из партии (а если виходить, то куда), новое, как и положено всякому новому, рождается и становится в муках и через ряд несовершенных попыток. И на него не укажешь пальцем: вот оно!
Чтобы хоть немного увидеть, что же из себя представляет это новое, проанализируем развитие социализма в СССР вплоть до его разрушения контрреволюцией, разберем причины и тенденции последней, и через все это снова вернемся к КПУ и перспективам комдвижения в целом.

* * *

Никогда абстрактно-разумному
доказательному Гегелю не победить
чуственно-схватывающего
самодостоверного Фейербаха...

Нынешняя критика социализма ужасно беспорядочна. Не говоря уже о “буржуазних” ругателях, так называемые “социалистические” исследователи тоже не затрудняют себя единым подходом: то там вырвут какую-нибудь отдельную часть, то здесь рассмотрят незначительную детальку, а то примутся обсасывать очередную, кочующую от издания к изданию, излюбленную тему, скажем, про реформи Хрущева или номенклатурность партии. Социализм в их руках, что лоскутное одеяло - вроде бы и дыр нет (обо всем говорено), да толку мало -- всяк волен разуметь прошлое на свой лад.
Конечно, одному человеку претендовать на исчерпывающий анализ нелепо. Скорее всего это дело большого коллектива и продолжительного времени. Но вычленить ту предпосылку, что должна витать перед мысленным взором приступающего к работе и можно, и нужно. И можно и нужно дать общее представление, общую идею.
А. Барбюс писал, что “настоящая сложность” творчества состоит в том, чтобы раскрыть явления жизни исходя из “крупных, простых линий”, проходящих за тисячами различных проявлений действительности. Сказано “не в бровь, а в глаз”: мы все задыхаемся без крупных простых линий....
Что же должно быть положено в основу анализа социализма?
Интересно, что гадать тут не приходится. Социализм, как и мировая история, сам вскрывает тайну своего основания. То, что достигается им в последнюю очередь оказывается первым и самым глубоким. Перефразируя известную цитату Маркса, можно сказать: “универсально чувствующий, универсально мыслящий, всесторонне развитый человек есть решение загадки социализма и он знает, что он есть это решение”.
У социализма нет десятков или сотен задач, у социализма всего одна за­дача - уничтожением разделения труда создать змпирически универсального индивида, а все остальное - только ступени выполнения зтой задачи. И поэтому полный анализ тут возможен лишь с позиций коммунистического общества. Воистину, надо быть самому по-коммунистически развитым человеком, чтобы оценить в полноте (в голове и через чувства) - что же произошло.
Но “спустимся с небес на землю” - до коммунизма мы не дотянули... Как же нам быть теперь? С каких оснований “судить да рядить”? Можно, конечно, с каких попало. Что и делают (благо за руку ловить некому) уже упомянутые на­ми “исследователи”.
Но, во-первых, любая частная критика должна четко знать своє частное основание, чтобы ни в коем случае по глупости не залазить куда не след... (До сих пор в зтом плане ни одного образцового анализа еще не имеется).
Во-вторых, хотя до коммунизма мы действительно не дотянули - к противоречию в чувствах подошли; и пусть не разрешили его всеобщим образом (для общества в целом), но в силу случайности разрешили (в большей или меньшей мере) для некоторых людей.
Вследствие зтого представляет огромный интерес критика социализма именно этими людьми, пусть даже с их случайных позиций. Поскольку они способны дать общее представление о социализме совершенно другого качества. Пусть ущербное, пусть однобокое, но - иного уровня.
Среди известных марксистов на Украине таких людей всего двое:
А.Босенко и М.Шкепу - преодолевших определенную социалистическую ограниченность чувств и обладающих, кроме того, всеобщей теорией и богатой мировой культурой. То, что к марксистским вопросам они подходят неординарно (смущая даже свою собственную школу) бросается в глаза сразу же. И неудивительно, что когда они говорят - никто их не слышит: ведь теорию можно задолбить, культуру впихнуть... но как взять барьер в чувствах?
Т.о., даже разделение между “босенковцами” и всеми прочими коммунистами не столь велико, как разделение, проходящее внутри самих “босенковцев”. Основная их часть, оставшаяся до предела, чуя недоступные высоты, пытается подавить “другое” своей массовостью и силой ущербной правоты. “Все, что сверх нашего разумения - философская заумь”, “все, что сверх наших потребностей - ненужные излишества”, “все, что сверх наших чувств - сентиментальные тонкости” - обычное глумление ограниченности над тем, что ей непонятно; обычные насмешки, необходимые ей для самоуспокоения.
Действительно, труды и выступления А.Босенко и М.Шкепу совершенно ни к чему читать или слушать людям, у которых нет диалектики в чувствах. Как говорится, “смотрю в книгу - вижу фигу” - все равно ничего не поймут. А для М.Шкепу и А.Босенко, с их стороны, все это выглядит как пустота вокруг. Чувства разделить не с кем. И качественная разница в чувствах ощущается именно в виде непроходимой пропасти - “между-между”...
Но представление о социализме, данное с самых верхних позиций - это как раз то, что необходимо сегодня. Как предпосылка для будущего и предвосхищение, как ориентир для частных анализов (постоянно напяливающих свое отдельное на общее) и как направление... Загляните в левые газеты и журнали, и вы увидите воочию, какой черной дырой сияет там эта тема... Итак - будем же делать то, что кроме нас никто не сделает! - Возьмем основанием критики социализма универсальные человеческие чувства и поспорим, посражаемся с А.Босенко и М.Шкепу...

* * *

Теорехтически-то мы все -марксисты,
а вот прахтически нам почему-то не везет...

Анализировать становление социалистического человека, рассуждать о его силе и слабости, а точнеє - о его силе-слабости (здесь одно неотделимо от другого) - занятие непростое. Потому что рассуждать приходится не со сторо­ны. Социалистический человек - это я, и социалистический человек - зто мы. И требуется ни много, ни мало - понять самих себя. Понять “откуда мы родом”.
Нам известно, что "социализм начал распредмечивание истории (созидание новых людей) ... но не довел процесе до конца ..." На определенном этапе развития человек выпал из общего хода движения социализма, "перестал быть его творческим субьектом". И, следовательно, роды были. Но что же родилось? Если в конечном итоге нового человека мы не получили, то тогда какого же? Может быть полунового? И почему произошло это выпадение? И где социа­лизм остановился? На чем "срезался"? И как все эти коллизии отразились на различных поколениях?
Вот те вопросы, на которые нужно дать ответ.
Но прежде, чем открыть рот и ахнуть в эту глубину, тянет слегка подзакрыть его некоторым “умникам”. Тем, что все проблемы привыкли решать в абстрактно-всеобщем виде. О чем ни заговори, у них всегда на все готов ответ:
Маркс уже писал, Энгельс предупреждал, Ленин думал... и вообще “почитайте-ка научные труды такого-то”, и вы успокоитесь... Будто бы худшей или лучшей книжкой можно разрешить что-то раз и навсегда. Будто бы в марксизме одну и ту же проблему не приходится ставить ровно столько раз, сколько того потребует окружающая действительность. И от самых примитивных до самых виртуозов рецепт таких “умников” прост - дерзай, но внутри оторванной от жизни формы. От тебя одного зависит, простой или сложной получится “перетасовка” цитат, “перетирание” известных мыслей, грубой или тонкой окажется “поясняловка” - заметит ли их читатель и выведет тебя на чистую воду или, развесив уши, сочтет за новое.
Этот стерильный марксизм, даже будучи пришит (белыми нитками) к какой-либо конкретной проблеме, никогда (!) не занимается самой этой проблемой, а только использует ее как лишний повод, чтобы в очередной раз поразглагольствовать.
За примерами ходить далеко не будем. Возьмем книгу В.А. Босенко (не путать с сыном - А. Босенко) “Воспитать воспитателя” - эту, одну из его самых не замученных философией книжек. Перед нами - образчик безукоризненно грамотной “поясняловки”. С чисто теоретической точки зрения ни к одной букве не придерешься. - С чисто теоретической... Ну а если выйти за ...? Если посмотреть на место книги во времени и на ее роль в цепи событий, происходящих в стране? Тогда сразу же бросается в глаза, что автор бесконечно запаздывает со своей тематикой: вопросы воспитания в нашей стране нужно было подымать еще в 60-х, а не в 90-х, когда уже на этом фронте все было кончено-прикончено. Автор, к сожалению, реагирует не на те процессы, которые еще только вызревают в недрах общества, а лишь на те, что видны уже и обыкновенному обивателю (в 90-х для очень многих наглядно проявилась неразрешенность определенных противоречий в прошлом).
Что тут можно сказать? В марксизме всегда было главным то, что в наро­де обычно называется так: “горяча ложка к обеду”. Но здесь ложка и обед гу­ляли явно отдельно.
Может быть, сам автор и считает свой труд практическим, т. е. излагающим руководство к действию. Только вот, зададимся вопросом: излагающим (в то время) кому? Реформаторам-буржуям (как раз и устраивающим перестройку школы)? Отдельным педагогам (не способным “переварить” ни оной всеобщей категории)? Или единицам способных, но все равно не представляющих, что можно сделать с этой своей способностью да в такой системе? Так кому???
Автор все учел в Логике, в зтой прекрасной, очаровательной Логике, все у него там есть (все, чему положено) - прям таки ничего не скажешь. Лишь связи самого автора со временем, “чутья” времени нет. Экая незадача...
И может на данном факте псевдомарксизма и не стоило бы останавливаться столь подробно, если бы сие не было характерной чертой как самого “босса” (В.А. Босенко), так и его послушных маленьких “боссонят”... Как они славно продолжают “школьные” традиции своего учителя, демонстрирует последняя статья В.Д. Пихоровича “Почему не реализована программа?” в жур­нале “МиС” за 1998 г. (а это тоже далеко не худшая статья данного автора).
Что же мы видим здесь? В двух словах...
Теоретическую мешанину азов марксизма с моральными поучениями и благими пожеланиями, целиком построенную на смутном чувстве того, что в коммунистическом движении нынче что-то не так и чего-то неверно. Это если в двух словах... А теперь подробнее.
Прежде всего, нужно сказать, что смутное чувство “ненормальности” нынешнего коммунизма присуще сегодня не только теоретику Пихоровичу, но и любому не совсем уж пришибленному коммунисту, и даже больше - любому мало-мальски соображающему рабочему. Но наверное т. Пихорович, как тео­ретик, докапывается до центральной болезнн всех компартий, вокруг которой и образуются все остальные наблюдаемые нами нездоровые явлення? - Ничего подобного! Т. Пихорович перечисляет “язвы” коммунистов в совершенно беспардонном порядке: благоговеют перед государством и буржуазними закона­ми; грубо практичны, т.е. натуралистичны и не руководствуются научными понятиями; догматичны и косны.-применяют старые формы работы; страдают парламентским кретинизмом; покорно пропускают в свои ряды карьеристов и бюрократов и мирятся с ними, и т. д., и т. п., без конца и начала. Самое же возмутительное, что они (коммунисты) делают - так это почему-то никак не желают исправиться! Сколько Пихорович ни взывает к ним (бессердечным): “нельзя забывать”, “необходимо бороться” и “нужно готовить”, а они, знай себе, забывают, упрямо не борются, и вовсе не готовят. И этот вопрос “почему?” так мучает бедного Пихоровича, что он ставит его на протяжении всей своей статьи несколько раз (в разной форме), но так и не дает на него вразумительного ответа. И к концу повествования читатель не может уяснить: “Почему же не реализована программа?” Только на одно мгновение кажется, что разгадка в одном из абзацев все-таки предлагается - это отсутствие мирового коммунистического движения, ограниченность компартий узкими национальными рамками. Но, одаривая нас такой разгадкой, автор через несколько минут лишает нас этой радости - поясняя, что узкий национализм может быть преодолен лишь усилением теоретической борьбы. И, следовательно, все дело так-таки "в теоретической борьбе, которая почему-то (ну прям на удивление!) никак не желает усиливаться... Круг замыкается... И вот уже слышны лишь беспомощные лепета­ння: "к нам придут молодые (сами собой - жизнь заставит), уже интернациональные и с новыми формами, “взорвут” рутину и освоят компьютерную технику, и тогда мы преодолеем все-все пороки, и дело будет в шляпе. А пока... пока... “начнем с малого”: внимание! установка - “Все читаем Манифест”...
На этой веселой ноте мы и закончим предварительную критику стериль­ного марксизма, этого “несчастного всеобщего сознания”, ничем непрошибаемого и железно уверенного в своей правоте. Мы честно признаемся, что тоже в своей марксистской подготовке прошли через босенковско-ильенковскую шко­лу. Но это не вынудит нас решать поставленные нами вопросы в абстрактно-всеобщем виде. Именно потому, что мы эту школу прошли...И еще потому, что нас привлекают настоящие трудности, которые всегда возникают лишь там, где всеобщее проводится через отдельное, где его, по крайней мере, пытаются про­вести.
Мы - не “говорящие машины” для функционирующих понятий, мы - лю­ди своего времени и переживаем его боль, и нам свойственно ошибаться. Пред­мет, который мы собираемся рассмотреть, глубок, сложен и многогранен. И поэтому, действительно пока что может быть обрисован только очень грубыми, очень крупными линиями. Но зто все-таки будут крупные линии предмета, а отнюдь не беспредметного теоретизирования. И пускай этим линиям сегодня не будет хватать полноты, завтра или послезавтра они нальются требуемой силой.
На данный момент, реально в наших руках уже имеется опыт воспитания нового человека в определенных условиях (и далеко не самых благоприятных) - опыт воспитания в первые годы Советской власти. Он накоплен и подытожен Крупской, Калининым, Сухомлинским, Макаренко и многими другими. Будущим поколениям еще предстоит обогатиться этим опытом.
Но мы сейчас не станем рассматривать и это бесценное наследие - нас интересует не суть сама по себе и не ее частные формы. За основу анализа социализма нельзя брать ни то, ни другое, именно потому что за основу нужно брать и то и другое - движение сути и ее форм, их единство.
Только при таком подходе работает принцип диалектического материализма: змансипация (снятие отчуждения) человека есть то одно (материализм и монизм), что должно быть проведено через все богатство конкретних форм своего разрешения (диалектика).
Приведем пример: Советскую власть частенько хвалят за то, что она на­ряду со всем прочим не забывала и о воспитании. И перечисляют обычно при этом, как организовывались курсы, открывались школы, строились клубы, создавались культурные учреждения. И никто не обращает внимания на то, что воспитание здесь рассматривается только как отдельная частная форма наряду с другими, как одна из многих других задач. Между тем, такая функция воспитания никогда не являлась самой важной. Важно было, в конце концов, не то, что делалось одно и другое, а то, что делалось одно через другое (если делалось) и как это делалось - как задачу воспитания нового человека проводили через все прочие, по внешности совершенно не похожие на нее задачи (ведь, по большому счету, новый человек рождался все-таки не в клубе и не на курсах).
Сложность, внутреннюю противоречивость такого "скрытого" вос­питания ухватывали далеко не все и далеко не сразу - "лицом к лицу лица не увидать, большое видится на расстоянии". Только в 60-е годы в Советском Союзе появятся статьи типа "Нравственное значение Октябрьской революции" М.Лившица, где Великая Октябрьская впервые начнет рассматриваться в основном не со стороны захвата власти, а со стороны первого шага социализма и, значит, первого шага воспитания масс. Этот взгляд (именно с такой стороны) станет симптоматичним для 60-х и 70-х, с высоты которых многое увидится иначе. Но почему так произойдет, мы разберем дальше.
А пока рассмотрим еще одно опасное заблуждение - “Не время нынче го­ворить о человеке. Да и что такое человек - абстрактнеє понятие?! Нужно го­ворить не о нем, а о классах. Всякий, кто повторяет "человек", "человек", но не употребляет магического слова "классы” - является гнилой интеллигенцией. Только последней присуще это розовое слюнтяйство: вспоминать о личных чувствах, когда повсюду разгорается классовая борьба и на первый план выдвигаются задачи смены власти...”. Это - очень правдоподобное, но очень ошибочное представление. И попахивает от него не марксистским пониманием "классов" и "человека", а псевдореволюционным упрощением ситуации. В действительности, кроме того, что мы имеем классовую борьбу, мы также имеем уничтожение классов (если это социализм и даже уже в революцию). А процесе уничтожения классов и есть процесе становлення ЧЕЛОВЕКА и никого иного. И саму классовую борьбу мы теперь будем всегда рассматривать именно с точ­ки зрения этого процесса.
Что же касается своевременности выбранного подобным образом угла зрения, то эту своевременность в состоянии подтвердить только вся статья целиком...

* * *

Мы должны брать из прошлого огонь, а не пепел.
Ж.Жорес

После революции социалистическое общество впервые начинает выстраивать себя сознательно-самостоятельно (со знанием дела), но каждый отдельный человек такой способностью еще долгое время не обладает. И в зтом простом, но неумолимом факте разрыва заключены все коллизии и трагедии - все падения и взлеты социалистического человека.
До тех пор, пока общество использует его как малозначащую единицу для своего движения и ложит его в свое собственное основание, а не наоборот (т. е. до тех пор, пока центр тяжести не сместился в другую сторону), это общество, даже будучи социалистическим, остается для каждого маленького “я” не только побудительной причиной и возможностью развития, но и силой довлеющей и нависающей, силой, которая вне и силой, которая над... И значит, в некотором смысле - силой, которая угрожает...
Любое маленькое “я” должно как-то противостоять этой силе, чтобы не сливаться с ней абсолютно, ибо это было бы равносильно превращению чело­века всего лишь в ловко подогнанный винтик системы. Конечно, такое противостояние нисколько не похоже на противостояние буржуазное - внешнее, рядоположенное, с его дурацким “или-или”. Еще раз подчеркнем, что здесь все сложнее: при социализме то, что нависает надо мной - это уже я (какая-то часть меня), это уже мои идеалы, мои чувства, мои мысли... Но все-таки не следует забывать, что это еще не совсем я.
В общем, выражаясь иначе, в социалистическом противостоянии сшибаются лбами не правда и кривда, а две правды: живое творчество масс и живое творчество личности. И от этого борьба становится невыразимо мучительной, максимально подвижной и сложной. И побед на одной стороне в этой борьбе не бывает...
Однако пример нашей страны еще раз убедительно доказывает, что в жизни всегда происходит как раз то, чего никогда “не бывает”. Когда в 70-е годы на свет появилось новое поколение (тех ребят, чьи подростковые искания целиком пришлись на доперестроечный период), оно застало ни дать ни взять - очень странный социализм - социализм, в котором общество “победило”, но че­ловек погиб. И чтобы увидеть и почувствовать это, как несомненную истину, вовсе не требовалось быть учеными-теоретиками со звездой во лбу или, ска­жем, руководящими кадрами (что всегда имеют возможность обозревать местность со своих высот). К тому времени буквально повсюду: в школах, институтах, на заводах, в колхозах, в армии - отношения живые (реальные) и отношения правильные (долженствующие) настолько расслоились и настолько отделились друг от друга, что можно было уже спокойно жить первыми и почти не замечать вторых (что и стали делать сообразительные подростки, начиная с 70-х, лишь иногда для собственного удобства поигрывая в “общую” игру”).
Так называемая Правда, победившая всех и вся, повисла в воздухе, не зная, на что ей опереться. Молодой человек от нее сбежал - в свой, совершенно закрытый и недоступный для взрослых, мир. А люди старшего поколения. которые, без сомнения, несли в себе многие социалистические принципи, не чувствовали их все более угрожающего разлада с окружающей действительностью. - Не чувствовали! Не могли почувствовать! Пока “гром не грянул”, и злые нехорошие дяди не отобрали у них их “новое социалистическое благоденствие”.
Когда перестройка случилась (а никакого другого слова для нее в данной ситуации не подберешь) - сражаться с ней было некому. И глупо спрашивать: почему никто не кинулся защищать социализм? Если бы были в состоянии его защищать, то защищали бы уже в 80-х и даже в 70-х. Но, очевидно, были не в состоянии...
Вопрос необходимо поставить совсем по-другому: на каком зтапе борьбы социалистического общества и социалистического человека последний оказался не в меру побежденным, или, проще говоря - раздавленным (вследствие чего социализм победил не обьективно, а обьективистски, и еще долгое время как бы существовал, хотя уже и не существовал)? Другими словами - где и почему погибла творческая инициатива личности и погибла таким образом, что уже в 70-е нам явилась вся беспомощность человека, которую контрреволюционные 80-е и 90-е лишь подтвердили?
Итак, где и почему?

Первые годы Советской власти были самыми тяжелыми и максимально удаленными от решения главной задачи - воспитания нового человека. Но именно в зти годы партии большевиков под руководством Ленина удавалось одерживать не пирровы (не теряющие в частном главное) победы, удавалось творить не вместо, а вместе с массами. Разберем, как это происходило.
Ленин всегда предупреждал, что “построить коммунистическое общество руками коммунистов, зто - ребячья, совершенно ребячья идея. Коммунисты - зто капля в море, капля в народном море”. Но тогда “чьими же руками создавать коммунизм”?
Одними руками пролетариата или же его в союзе с крестьянством - тоже невозможно. Здесь требуются руки всех народных масс, не исключая даже и буржуазную интеллигенцию - буржуазних специалистов. Участие последних в деле социалистического строительства (буквально необходимость такого участия на его первоначальных зтапах) Ленин подчеркивал особо.
Следовательно, задача, стоящая перед Советской властью, от зтого край­нє усложнялась: в самодвижение общества необходимо было втягивать и рабочих (пока лишь робко проявляющих свою инициативу), и почти полностью забитых крестьян, и откровенных врагов-буржуев. Причем, делать зто нужно было не как попало, а выдерживая их определенное отношение друг к другу, и каждый раз выдерживая это отношение в совершенно новой конкретной ситуа­ции.
Ленин формулировал эту задачу так: “научить массу управлению...” и прежде всего - “управлению государством и промышленностью”. Научить “не лекциями, не митингами, а опытом”. Только в зтом случае мы будем иметь “безошибочную гарантию, что дело социализма победит полностью, исключая всякие возможности возврата назад”.
Тут необходимо понять, что когда мы говорим о вовлечении людей в са­модвижение общества, а Ленин говорит о научении их управлению, то по сути в обоих случаях говорится одно и то же. Просто Ленин говорит об зтом, как о конкретной задаче своего времени: “необходимо еще и еще расширять участие самих трудящихся в управлений хозяйством и строительстве нового производства”. И называет это - “ближайшим практическим делом”.
На первый взгляд кажется, что задача является заведомо невыполнимой: построить новое общество из старых людей. - “Мы хотим строить социализм немедленно из того материала, который нам оставил капитализм со вчера на сегодня, теперь же...”, “мы хотим строить социализм из тех людей, которые воспитаны капитализмом, им испорчены и развращены”.
Но это все на первый взгляд... А на самом деле - такое понимание задачи говорит лишь об ограниченности взгляда на проблему. Ленин никогда не понимал ситуации так однобоко: о рабочих он пишет не только то, что “они стоят еще по колено в грязи”, но и то, что они уже “закалены предыщущей борьбой” и, значит, в чем-то - новые люди. Что же касается буржуазних специалистов, то их достаточно поставить в новые условия (привлекая, где путем материальной заинтересованности, где путем насилия, но обязательно проверяя и контролируя) и они будут своими руками строить тот социализм, который их однажды свергнул. Это - противоречие? Конечно - противоречие... Но противоречие и есть жизнь, и есть, единственно - борьба и движение. И проблема не в том, что приходится двигаться через противоречие...
Проблема в другом. С одной стороны, у социалистического общества имеется революционная партия, победившая, и окрепшая за счет молодежи, прошедшая суровую школу длительной ожесточенной борьбы, и возглавляемая таким вождем, как Ленин. С другой стороны, у социалистического общества имеется живой подьем и творческий энтузиазм масс, их горячеє желание стро­ить новую жизнь для себя и своими руками. Если исключить тяжелые внешние условия, то при таких составляющих можно нестись к коммунизму “на всех па­рах”. Если только... если только уметь соединять обе стороны в одном общем движении, если только уметь удерживать каждое из отношений масс, класса, партии и вождя в необходимом русле. Вот в этом “если только” и заключена вся соль.
Отношения: вождь - партия - класе - массы пронизывают все тело об­щества. И каждому звену в цепочке этих отношений требуется быть работоспособным - представлять единство через борьбу. Не пустое единодушие, не разноголосица мнений и не бесплодная вражда, а столкновение противоположных позиций вождя и партии; партии и класса; класса и масс, дает диалектическую связь сверху донизу: от "темного" народа к "просветленным” вождям и обратно от них к народу.
И пока диалектическая связь функционирует нормально, она для всех незаметна; ее как бы не существует (что в принципе - так и должно быть), а существуют только общие задачи и общее движение - социализм осуществляет себя как переход. (В зто время, лишь партия видит "невидимое" - уделяет внимание, то ошибкам вождей, то комчванству в партийном аппарате, то недостаточной активности рабочих). Но стоит зтой связи "сломаться", как ее обломки моментально выпячиваются на первый план; вместо отдельных ошибок появляется культ личности; вместо комчванства - закостеневшая бюрократия; вме­сто недостаточной активности рабочих - их полнейшая отстраненность и равнодушие. И когда все зто проявляется уже наглядно, то считай, восстанавливать меры отношений поздно - последствия стали необратимыми. Тогда общество бессильно справляться с насущными задачами, оно начинает по-глупому воевать с самим собой - ломает голову, что ему делать с номенклатурой в партии или, скажем, пассивностью народа, и совсем не подозревает, что “поезд уже ушел...”
Но если мы говорим, что при Ленине у нас был социализм, что строилось социалистическое общество, и в нем воспитывался новый человек (т. е. вовлекался в управление государством и производством), то значит, при Ленине данные отношения - отношения вождя - партии - класса - масс функционировали нормально и вьщерживались на каждом этапе развития в своей строго определенной мере. Проследить их живое функционирование - благодарнейшая и интереснейшая тема для будущего (будем надеяться, что на примере тактики большевиков тех лет такой анализ когда-нибудь произведут). Мы сейчас коснемся этой темы лишь с необходимой нам стороны.
А в 20-х, 30-х нечто похожее будет встречаться в основном в лучших художественных произведениях. Так, например, в книге Б. Ясенского "Человек меняет кожу" мы видим, как на ответственном экстренном строительстве не могут быть применены всякие средства, всякие методы даже когда производство "горит". Вроде бы все делается по-сумасшедшему - любой ценой, но вот оказывается, что не ,совсем любой (к недоумению американского инженера). Одни названия книг чего стоят - "Человек меняет кожу", "Как закалялась сталь" и др.
Что же касается тогдашних теоретиков-коммунистов, то им не всегда хва­тало сил при помощи своих всеобщих понятий "вскрывать" поверхностный слой текущих задач. Люди искусства обладали, в данном случае, преимуществом: они чувствовали самое главное помимо сознания - ловили подьем человеческих сил непосредственно из воздуха первых общественных бурь (как писал Маяковский: "мы диалектику учили не по Гегелю"). Так цельные художественные натуры в который раз оказывались ближе к истине, чем забубенные схоласты.
Из всех теоретиков, пожалуй лишь Ленину не мешала абстрактность все­общих категорий. Лишь Ленин всегда проникал и умом, и сердцем в ту глубину, дальше которой идти некуда и поэтому позади его анализа никогда не остава­лось ничего не разрешенного.
"Живое творчество масс" (социализм) - не шутка. С одной стороны угрожает стихийность, отсутствие контроля и целенаправленности; с другой стороны угрожает казарменность, догматизм, формализм. А между ними - тонкая нить реального движения. И если где-то рвется, то получается застой и обе разорванные стороны в наличии (что и имело место в СССР).
Каким образом выдержать каждое из отношений: вождь - партия - класс - массы в строго определенной мере - предмет отдельного научного исследования (будем надеяться его проведут на примере тактики большевиков). Важно только понять, что без рассмотренного стержня социализм не может произвести грандиозную смену оснований - стихийного развития истории на ее сознательное развитие.
После революции социалистическое общество впервые начинает выстраивать себя самостоятельно, но каждый отдельный человек еще долгое время такой способностью не обладает. Позтому-то и существует стержень, через который люди "вкручиваются", "вовлекаются" в общее творчество. Заканчивается их вовлечение тем, что общий принцип самодвижения становится их собственным принципом. "Будничная" диалектика партии, благодаря которой все общество двигалось вперед, затем (наверное уже с 60-х) должна была превратиться в "будничную" диалектику людей. Насколько совершилось это превращение, т. е. насколько всеобщее перешло в личное, мы разберем дальше. А пока посмотрим, что требовалось от партии и что нужно было для "будничной" диалектики. Требовалось:

1. четко выделить задачу этого дня (заметьте, не придумать, не вывести теоретически. а ухватить как зарождающееся движение масс, как их глухо зреющую потребность);
2. довести эту задачу до членов партии, до класса, до масс (т.е. обьективировать для каждого звена цепочки: вождь - партия - класе - массы в своей определенной форме);
3. суметь превратить обьективную форму в субьективную цель человека (необходимое количество людей должно воспринять спущенную сверху задачу за свою - родную, кровную) - нужно уметь убедить - говорил Ленин;
4. вовремя увидеть, что поставленная проблема уже разрешена до определенного уровня, и что в действительности на первый план выдвигается новая проблема;
5. суметь переориентировать поколение, которое осуществляло революцию в одной определенной форме на революцию в другой форме (а переориенти­ровать, как известно, всегда труднеє, чем просто сориентировать, ибо нужно доказать, что соотношение уже изменилось);
6. удерживать все эти действия в плане общего движения социализма (вовремя компенсировать отклонения, задержки, отступления, и т. д.).

Возьмем самую спорную и самую "скользкую" идею НЭПа. В книге Е. Драбкиной "Зимний перевал" красочным художественным языком передается накал происходящего: Ленин искал, думал, советовался с товаришами, вызывал к себе работников с мест, подолгу беседовал с ходоками из самых глухих деревень. При всей его исключительной способности к анализу и обобщению искомое решение, особенно если припомнить условия, в которых происходил поиск, могло быть найдено только ценой громадных усилий". Но Ленин умел слушать, "умел прикладывать ухо к земле" (как говорила Крупская) - "Я вчера присутствовал на совещании беспартийных крестьян и вынес чрезвычайно много... по самым больным вопросам деревенской жизни". Так добывалась Ильичем и выкристаллизовывалась для всех общая задача.
Когда же решение было найдено, Ленин не уставал убеждать и доказывать: "Не опасно ли это отступление? Не усиливает ли оно врага? - Да, опасно. Да, усиливает. Но всякая иная стратегия не только усилит врага, но даст ему победу..." И вот, Х сьезд партии одобряет решение, принимается декрет о пере­ходе к налогу, обращение к крестьянству.
Однако рабочие массы встречают НЭП почти однозначно: "Для того ли мы кровь проливали, для того ли Перекоп брали, чтобы власть обратно отошла к кулаку да буржую?"
Сомнения и метания рабочих были ярко запечатлены в книге Ф. Гладкова "Цемент". С гражданской войны возвращается поколение, которое застает у себя дома, в тылу, во-первых, на улицах - "сытое мурло мещанина", во-вторых, в партии - бюрократа. И ни того, ни другого нельзя просто "порубать в капусту", на них теперь нужны другие приемы - более сложные, более тонкие. "Рубаки" остаются не у дел: бюрократы обводят их вокруг пальца, буржуи смеются в лицо. Один из героев стреляется. Именно так в жизни, а не на бумаге, происходит смена курса, или то, о чем писал Ленин: "Речь идет об изменении центра тяжести нашей... работы. До сих пор на первом плане стоя­ли... Теперь на первом плане становится..."
Пиковый момент здесь заключается в очевидности для масс именно та­ких и никаких других действий, т. е. как раз в умении превратить обьективную задачу в субьективную цель человека, ибо "чьими руками создавать коммунизм?" Ленин предупреждал: "Построить коммунистическое общество руками коммунистов, это - ребячья, совершенно ребячья идея. Коммунисты - это капля в море, капля в народном море." Откуда же берется очевидность? И что это такое? Очевидность - это внутреннее противоречие, представленное или положенное как внешнее противостояние. А берется она как сверху, так и снизу, т. е. либо формируется сознательно, либо возникает стихийно. В первом случае задачей партии становится создать ее; во втором - не пропустить мимо, вскрыть и учесть. Пример очевидности снизу, вовремя и правильно учтенной, дает Ленин: "Когда Колчак и Деникин шли из Сибири и с юга, крестьяне были на их стороне... А когда крестьяне испытали в Сибири и на Украине власть Колчака и Деникина, они узнали, что крестьянину выбора нет... даже темные крестьяне поняли и увидели это на собственном опыте." А пример очевидности сверху - привлечение народа к социалистическому строительству на Кубе. Показывая на конкретные изменения в стране, людям обьясняли, что это и есть социализм, т. е. представляли плохо улавливаемую суть через реальные, хорошо ощутимые, зримые достижения. "У нас факты предшествовали теоретическим обьяснениям", - говорил Фидель Кастро.
Задача убеждения масс усложняется еще тем, что по мере продвижения социалистических преобразований вперед или вглубь, сама очевидность должна становиться все менее грубо очевидной. С одной стороны, к более высоким ступеням развития люди приходят более подготовленными, с другой стороны, как уже было сказано, новая очевидность сложнее ухватывается ими в силу своей специфики. Сравните этап свержения и экспроприации буржуазии с этапом выработки повседневной трудовой дисциплины, а этот последний с этапом формирования чувственной универсальности, и вы сразу поймете, о чем идет речь...
"Самый опасный враг находится здесь, близко, среди нас, - говорил Ленин. - Это не прежний, ясный во всем своем классовом облике белогвардеец, капиталист. Нет, это хуже - хуже именно своей неясностью, неуловимостью..." "Классовая борьба не исчезает... а принимает иные формы".
Но кто из лидеров способен всегда быть на высоте - при любом усложнении классовой борьбы? Многие могут подготовить массы к борьбе, захватить власть и даже удержать ее, но немногие оказываются способными вести эти массы дальше. Уйти и уступить место другому тоже непросто - массы по привычке связывают все свои чаяния и надежды именно с прежними лидерами.
Хорошо, что после "побега" Че Гевары в Боливию на Кубе остался Ф. Кастро, а у остальных? Кстати, этот поступок проистекал как раз из данной проблеми... Силой или слабостью он был? Думается, и силой, и слабостью. Слабостью, потому что Кубинской революции нужны были лидеры для дальнейших, более глубоких шагов, но Че на тот момент явно не мог быть таким лидером (сказывалась его романтическая, партизанская революционность). Выходит, что нужно было сознательно преобразовывать себя, создавать новое лидерство, а Че покинул арену борьбы, в которой романтику уже больше нечего бьшо делать. Погнался за привычным - действовал по плану, принесшему однажды успех, и... проиграл. А силой, потому что не приспособился, не при­терся, как многие (не почил на дармовых благах прошлой славы). Но отдавал себе отчет, насколько он в данной форме уже не мог раскрыться во всей своей полноте и цельности, насколько его место не здесь.
Однако, Че был еще не столь ограничен, как другие красные вожди третьего мира. Мао: "Я - доморощенный философ, а вы - философы заморского образца"; "Совсем не надо залезать в фолианты и брошюры, наберетесь элементарных знаний, и хорошо"; "Энгельс говорил о трех законах, но я в два из них не верю... Переход количества в качество есть единство противоположностей количества и качества, а отрицания отрицания вообще не существует...";
"Бедность - это хорошо. Страшно подумать, что будет, когда все люди станут зажиточными". Или вождь индийских наксалитов - Чару Мазумдар, умело соединяющий религию с революцией (крестьяне опасались убивать классовых врагов, боясь повредить своей карме; Мазумдар придумал для них систему "герао": толпа бедняков окружает местного джотедара и держит его, стиснув в кольцо на солнцепеке; когда тот умирает от солнечного удара - никто в этом не виноват - и религиозные формальности соблюдены, и классовый долг выполнен).
Плюсы подобных вождей в незначительном отрыве от масс, в цельности выражения их интересов (делом, словом, обаянием), минусы - в том, что эта цельность очень примитивна (грубая идеология соответствует грубым формам практики). Такие люди сначала ведут вперед, а потом - неизбежно тянут назад.
Трагедия всех социалистических революции в том, что они поднимались в своих преобразованиях лишь до определенной высоты, в силу огромного множества как обьективных, так и субъективных причин, а затем - социализм как переход заканчивался и начинался социализм как строй, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Все эти народные (приспособленные к особым местным условиям) социализмы с канонизированными при жизни вождями и мудростями типа чучхе или сентенций Мао сказались по-капиталистически изворотливыми й живучими.
И все-таки, не вызывает сомнений, что, несмотря на продолжающееся существование таких социализмов и контрреволюцию в нашей стране, СССР дальше всех ушел по пути отрицания частной собственности, а Ленин был единственным, из победивших, лидером, представляющим из себя не примитивную цельность. Он оставил всему миру максимально классическую форму теории, не ограниченную национальными рамками страны, т. е. такую теорию, которая, всегда отражая национальные особенности, виходила через них к всеобщему.
Прийдя в коммунистическое движение в начале зарождения марксистских кружков, Ленин прошел долгий путь от образования большевистской партии в царской России до зарождения новых форм социалистического хозяйствования в первой стране Советов. Всегда принципиально предпочитая проиграть сегодня, чтобы выиграть завтра, но ни в коем случае не наоборот, он принадлежал к когорте политиков, которые закладывают фундамент будущего и фундамент, следует признать, был заложен мощный. Если жесткие внешние обстоятельства заставляли в то время Советскую власть отходить от разрешения внутренне назревших вопросов (гражданская война), то Советская власть всегда возвращалась к ним, стараясь выровнять произошедший перегиб (введение продналога вместо продразверстки, НЭП). В общем, при Ленине, движение социализма как в частном, так и в главном, исходя из данных условий, было полностью необходимо - верным.
В последующие сталинские годы правлення ничего подобного не было. Неспроста не при оценке деятельности Ленина, а при оценке деятельности Сталина коммунисты распадаются на отдельные реки, ручьи и ручеечки. Антисталинисты различных сортов и сталинисты разнообразных мастей терзают друг друга вескими "за" и "против", не замечая, что вместе образуют порочньш круг, лежащий в одной плоскости.
Первые: нельзя было проводить насильственной коллективизации. Вторые: без нее не успели бы поднять индустрию. Первые: рабочих лишили власти. Вторые: жесткая централизация помогла выиграть войну и т. д. У антисталинистов в арсенале классический марксизм-ленинизм; у сталинистов вроде бы оружие покруче - реальные победы.
А порочен этот круг потому... что разве кто-нибудь из них не прав? По­тому... что не стоит разламывать надвоє одно противоречие, чтобы докопаться до истины. Правильній шаг, предпринятый для разрешения задач текущего и близтекущего момента (а в решении именно таких задач Сталин бьш мастер), не освобождает еще общее движение от крена, который необходимо сознательно преодолевать. Если крен не преодолевается - страдает будущее.
Насилие, выпавшее на долю крестьянства, не бьшо исправлено при жизни Сталина; патриотизм, вызванный военной необходимостью, не сняли вовремя с повестки дня; жесткий централизм не ослабили; перегибы в давлении на Интернационал ничем не уравновешивались. Вместо ленинской формулы:
"Шаг вперед, два шага назад" осуществлялась сталинская: "Три шага вперед".
Упрощение ситуации проявлялось буквально внешним образом. Сложная по сути и простая по форме речь Ленина для "темных" рабочих и крестьян была заменена сверхпростой (можно сказать - примитивной) речью Сталина (хотя люди были более грамотными, да лидер уже "подстраивался"); неизвестно, куда исчезла "критика в лицо", зато усилилось почитание; народностью на­чали бравировать, между тем о "ходоках" к Сталину не могло быть и речи.
Но самое страшное, что все отношения: вождя и партии, партии и рабочего класса, рабочего класса и масс впервые при Сталине вышли за рамки своих мер и с тех пор никогда уже в истории СССР никем не восстанавливались. Т. е. исчезла живая система, при помощи которой социализм бьш способен осуществлять себя как переход! Диалектика соскользнула с уровня всеобщности на уровень частности, а во всеобщем остался только материализм.
Что зто значит? Сталин был диалектиком во многих областях, но не в главной, он был ограниченным диалектиком, т. е. тем, кого мы как раз и именуем примитивной цельностью.
Что же произошло в зтот период с ЧЕЛОВЕКОМ?
Росло-подрастало первое социалистическое поколение 20-х, готовое к действиям и подвигам, частично поднимавшее колхозы и промышленность. Но устранение основания мелкобуржуазной стихии - отдельного частного хозяйства, само по себе автоматически еще не научало людей коммунистическим нравам и привычкам, не заменяло мещанских идеалов революционными. Формирование внутренних целей для молодежи являлось относительно отдельной, относительно самостоягельной задачей. Партия и ее вождь однозначно не спра­вились с ней! - Вместо бесспорно сложной очевидности собственного разгильдяйства, неумения, нежелания, хапужничества и т. п. была состряпана более грубая и низкая очевидность - враг народа. Враг народа - это конкретний человек, который за все и отвечает, который во всем и виноват. У врага народа нет положительной сторони, он весь - один сплошной негатив. Он, конечно же, не порождение нашей советской действительности - нет, нет; он - агент заграницы и если хорошенько покопаться в его прошлом, то обязательно обнаружится гнусные белогвардейские корни.
Наверное, когда-то такая примитивизация была оправдана. Но ни в коем случае уже не в то время, когда формы классовой борьбы становились не только острее, но и глубже.
Сталин оказался не настолько умен, чтобы дать настоящие цели для человека, однако и не настолько глуп, чтобы вообще ничего не дать. Пустое место нужно было заполнить чем угодно, и оно было заполнено. Спустя пару десятков лет в Китае его лучший друг - Мао повторит этот прием - культурная революция надолго уведет коллективную энергию молодежи в ложное разрушительное русло ("и порубали эти детки очень многих на котлетки").
Как это ни кощунственно звучит, но положение, в некотором смысле, спасла война. Она принесла с собой действительного, а не надуманного внешнего врага. Это был уже не немецкий рабочий, помимо своей воли втянутый в водоворот войны, это был Фашист, а фашиста нужно было убивать.
Приутихли возмушения недовольных коллективизацией деревень - Майданек и Освенцим, Бабий Яр и блокадный Ленинград все перекрыли, любое недовольство.
Поколение 20-х пошло на фронт...
Казалось, что черную чуму ничем не остановить. Но остановили... И в основном они - молодые, неопытные, "домашние" (как высказалась одна из героинь книги Алексиевич "У войны неженское лицо"). Александр Матросов и Зоя Космодемьянская, молодогвардейцы, Гастелло и тысячи безвестных остановили... и превзошли... Просты и бесхитростны их письма с фронта домой - в них живая история неразвернувшихся отношений, оборванных судеб.

Мы не знали любви.
Не изведали счастье ремесел.
Нам досталась на долю
Нелегкая участь солдат

Вот также и вьетнамцы в 1965 году будут бороться против янки. Американцы отрезают им головы и играют ими в футбол; поливают напалмом джунгли; выжигают под корень деревни; а в ответ на это партизаны сутками сидят с тростниковыми трубочками во рту под водой; девушки, обвязанные гранатами, кидаются под вертолеты; а бойцы десятками километров несут по разжиженной "тропе Хо Ши Мина" орудия и технику на своих собственных руках.
Сумасшедшие и упрямые нации? - Нет!
Здесь вернее будут звучать другие слова: "Просто так человек бы не смог, а как за идею пошел, так все у него и получилось..."
Вот зто и есть настоящий коммунизм - общее, разделенное в чувствах:
И значит, нам нужна одна победа. Одна на всех, мы за ценой не постоим...
Прочтите рассказ молодой участницы Великой Отечественной, чтобы составить себе представление о тех людях. К зтому рассказу мы еще вернемся. Вспоминает Ф.Ф. Струй, партизанка: "Меня ранило в ноги, я потеряла сознание, а мороз был жгучий, когда я проснулась, у меня были отморожены руки. Теперь живые, хорошие руки, а тогда черные, потому что я ползла и они бьши мокрые. И ноги, конечно, тоже бьши отморожены. Если бы не мороз, может быть, ноги удалось бы спасти, но они были в крови, а я долго лежала...
Ноги мне отрезали там же, в лесу. Операция была в самых примитивных условиях. Положили на стол оперировать, и даже йода не было, простой пилой пилили ноги, обе ноги... Положили на стол, и нет йода... За шесть километров в другой отряд поехали за йодом, а я лежу на столе. Наркоза не было. Без наркоза, без ничего...
Потом в Иванове, в Ташкенте четыре раза делали реампутацию, четыре раза опять начиналась гангрена. По кусочку все резали, очень высоко... У нас бьл хирург, он сам тоже без ног. Он говорил обо мне, это другие врачи переда­ли: "Я преклоняюсь перед ней. Я столько мужчин оперировал, но таких не видел..."
Приехала назад в Десну с протезами... Теперь плохо хожу, потому что старая стала, а тогда бегала по городу пешком (!). И в колхозы ездила (!). Была председателем райисполкома (!!!). Мне хотелось быть как все (!!!)".
Да, они были способны перевернуть горы !
Им бы посражаться на внутреннем фронте, а достался внешний.
Но социализм в отдельно взятой стране никогда не мог позволить себе двигаться мерно и поступательно только по пути разрешения собственных противоречий, не обращая никакого внимания на внешнее противостояние труда и капитала. Он всегда был вынужден то выносить арену первостепенных битв из себя во вне, то снова переносить ее во внутрь. Такими качающимися, бросающими сущность из одной стороны в другую шагами социализм медленно поднимался вверх, отдавая на откуп каждому своему броску отдельное поколениє.
Диалектика внешнего и внутреннего в данном движении социализма очень интересна. Она заключается в том, что их противоречие само может быть рассмотрено либо как внутреннее (когда происходит обьективирование задач и превращение их в субъективные цели - то что мы разобрали на примере такти­ки большевиков) либо как внешнее (когда внутренний ход объективирования-субьективирования соотносится с посторонним ходом борьбы труда и капита­ла). И внутреннее, и внешнее противоречия естественно имеют в себе одинаковые противоположные стороны, но они отличаются друг от друга основанием. В их же отношении друг к другу основанием является внутреннее противоречие.
Метафизический разрыв может произойти в любом звене всех этих от­ношений, которые никогда невозможно просчитать до конца чисто теоретически, но можно только улавливать, "приставив ухо к земле". Вот почему лидеры комдвижений должны быть не только людьми не разорванными, но и не примитивно цельными. Они должны быть по настоящему цельными, а это - выражение в своем лице народа + марксисткая теория.
Все выше перечисленное позволяет сказать, что при Сталине, несмотря на крупные частные победы, мы впервые стали двигаться "вверх по лестнице, ведущей вниз". Впервые общее движение сказалось предоставленным самому себе и пошло развиваться стихийно.
"Хрущевская оттепель" явилась в этом плане совсем не оттепелью, а распутицей. Доклад XX сьезду о культе личности трудно назвать разумной критикой - слава богу, Никита Сергеевич, никогда не ведал, что творил. Если Сталин давал молодежи ложные (огрубленные) цели, то Хрущев вообще не подозревал, что нужно что-то давать, он и не догадывался, что есть такая штука как революционная энергия молодых, которая зреет и которую партия обязана направ­лять. Если же вспомнить целину, то это скореє не разрешение данного вопроса, а "посылание куда подальше" с глаз долой.
Хотелось бы детальнеє задержаться именно на этой области деятельности или точнеє бездеятельности Хрущева, поскольку его "подвиги" в зкономической сфере (реформа 1965 г., роспуск МТС, синдром "каждому по качану кукурузы" и т. д.) достаточно широко освещены в левой прессе и почти всем известны. Можно с уверенностью сказать, что только грубые, самые простые формы классовой борьбы попадали в поле зрения Никиты Сергеевича и тут же, немедленно, начинали страдать от "неумеренного рвения к лучшему". А все то, что было хоть немного сложнее благополучно проходило мимо. Пока партия занималась черт знает какими вопросами, отгородив себя от общественной жизни, рабочий класе и остальные массы по инерции еще долго двигались дальше. Как споет немного позже Цой:

В кабине нет шофера, но троллейбус идет.
И мотор заржавел, но мы едем вперед...

Эту поездку вперед без руля и капитана стоит рассмотреть детальнее. В 60-х годах брошенная партией на произвол судьбы общественная потребность по видимости разделяется на два лагеря: физиков и лириков. Но только по видимости. На самом деле это была одна потребность. Физики считали себя людьми исключительно идейными, а не чувственными, людьми рациональными, поклоняющимися одной науке, за которой будущее. Но они не осознавали, что сам подьем науки ( к примеру бум той же космонавтики или кибернетики) был только одним мощным порывом общества, его вызовом обыденности, его дерзостью и игрой человеческих сил, т.е. был таким движением, где во всю про­являлась и присутствовала человеческая красота. Физики не замечали, что их идейность овеяна ореолом романтизма. Второй лагерь - лагерь лириков открыто заявлял, что нет ничего интереснее человека и его чувств. Очевидно, что разделение на два лагеря произошло вследствие элементарного непонимания связи рационального и чувственного, вследствие грубого представлення, что одно исключает другое. Как будто чувство может быть безыдейным, а идея бесстрастной!
Если мы возьмем песенные шлягеры тех лет: "Ах, Наташа", "Вернись", "Ландыши" и тому подобное, или фильмы: "Весна на Заречной улице", "Дело было в Пенькове", "Алешкина любовь" то мы увидим, что появление таких песен и таких фильмов весьма не случайно. Вслепую, наощупь, в них еще очень-очень робко, буквально по-детски ставятся вопросы движения человека и его чувств. Чем дальше, тем больше романы главных героев кинолент перестают быть шаблонными, а становятся, во-первых, проблематичними, во-вторых, социально значимими т. е. показывается насколько от разрешения личных вопросов человека зависит вся его остальная деятельность - не просто счастье или несчастье, а общественное утверждение (лучше всего это можно понять прочитав "Джамилю" Ч. Айтматова). Конечно, на массовой шлягерной культуре столь разительные перемены рассмотреть непросто, на то она и массовая. Поэтому обратимся к тем, кто находился на передовой.
Е. Евтушенко, Б. Ахмадуллина, А. Вознесенский и Р. Рождественский, Б. Окуджава собирали тысячные аудитории в Лужниках и Политехническом музее. Где еще и в какие времена так слушали поэтов ?! Б. Ахмадуллина: "Люди собирались не для того, чтобы услышать поэзию в чистом виде, а про­сто от поэта ждали какого-то ответа (!)... Поэты в то время как бы взяли на себя и возымели возможность что-то сказать, возбуждая чувства, обьединяя людей вокруг..." Исподволь зарождалась и разворачивалось также бардовское творчество - за Б. Окуджавой следом шел В, Высоцкий. В 1966 г. "сумасшедший" Гольдернесс напишет в своей тетради такие строки: "Нужно, конечно, чтобы в мире не было голодных, рабов, несчастных, нужны и хлеб, и жилища, и розы. Но... дальше возникают вопросы развития в человеке именно человеческого. Маяковский начал об зтом поэму "Пятый Интернационал", но тогда, во время разрухи, она была несвоевременна. Да, "всему свое время", и сейчас это время уже настает, надо бросить силы и на этот фронт как на самый нужный и передо­вой... Новый фронт, по-моему, самый важный сейчас. Ведь это борьба за единственную подлинную ценность жизни - связь человека с человеком"
Но, к сожалению, немногим удавалось прорываться в творчество, большинство просто "перегорало". Они хотели самостоятельно любить и творить - жить полной, а не ущербной жизнью. Но для этого нужно было дать им развернуться. Но развернуться массам не дали... Все свершалось в стороне от коммунизма, от партии, от теории - все происходило вопреки (в феврале 1961г. 9-й пленум ЦК ВЛКСМ призвал молодежь включиться в борьбу за получение 50 ц. кукурузы с 1га!).
История никогда не простит нам такого колоссального расточительства социалистических чувств и сил!!!
Ну а что дальше, после Хрущова ? А после Хрущова все было "по-брежнему":

Знать куда мы держим путь -
это ведь не главное.
Главное держать его,
а не знать куда !

Брежнєв... Черненко... Андропов... - бесславные имена бесцельных лидеров (в ком органично сочеталось полнейшее отсутствие понятия по любым вопросам с отсутствием любых вопросов). Говорить о них не хочется - скучно! Лучше к делу... На определенном этапе развития социализма непосредственные чувства человека должны были стать производительной силой общества. Но они не стали таковой принципиально, а стали таковой лишь стихийно, случайно и поэтому недолго задержались в сей роли. Свежий ветер б0-х сменился удовлетворенным благодушием "застойных" (70-е, 80-е) лет. Отдельные моменты прорыва в сложность человеческих чувств еще наблюдались, да еще какие прорывы - те же фильмы Рязанова "Ирония судьбы или с легким паром", "Служебный ро­ман" или М. Захарова "Обыкновенное чудо", "Тот самый Мюнхгаузен". Но эти прорывы оставались личными достижениями авторов, которые (что час­тенько случается с художниками) сами были не в состоянии до конца оценить творение собственных рук. В целом, уже в 70-е человек из хозяина свободного времени превратился в его раба, он - начал рассматривать свободное время как предмет для уничтожения. А как много было свободного времени! И все - принудили к гниению! Если бы люди могли завопить о происходящем с ними кошмаре, они бы наверное завопили словами Высоцкого:

Спасите наши души!
Наш SOS все глуше... глуше...

Кстати, позволим себе не согласиться с однозначним утверждением А.Босенко, что человек "вообче" "оказался не готов к свободе даже в форме свободного времени". Скореє можно сказать, что это руководящая партия в послевоенные годы сказалась не готова к употреблению свободного времени в достаточно высоких формах. Ведь коммунистические субботники в первые годы советской власти тоже были ничем иным как социалистическим употреблением свободного времени. Просто это употребление было относительно несложным и с ним справлялись. А далее - выпустили из рук. Так что, не овладеть не смогли (в этом случае никакого социализма у нас не было бы и дня), а само овладевание не развили.
Но никакое не разрешенное противоречие нельзя длить до бесконечности. Суд должен бьш свершиться. Неминуемо. И оно пришло, это поколение, которое судило безжалостно и бесповоротно. Нет и не может быть ему иного названия, кроме как "потерянное поколение". Мир уже знал по книгам Ремарка и Хемингуэя одно потерянное поколение - буржуазное. Теперь ему предстояло познакомиться с другим - поколением, потерянным социализмом. Вот тут-то и случилось то, о чем писала М.Шкепу, что человек "выпал из истории", как выпадают из трамвая на мостовую.
"Потерянные" заговорили, но никто их не услышал, потому что говори­ли они особым языком - языком рока. Рок-н-ролл и его кумиры стали формой выражения молодежного протеста. Башлачев, Борзыкин, Гребенщиков, Шев­чук, Цой, Бутусов и прочие "наглые морды" посмели возмутиться бесчеловечным лицом самого человечного в мире строя.
В отношении к этим ребятам наиболее полно вскрылось все лицемерие тогдашних и все ханжество сегодняшних коммунистов - кроме "осудить, по­давить и прах развеять" лучше из них могли предложить только "не обращать внимания". А ведь кроме формы было и содержание. Давайте же разберемся о чем они пели...
Прежде всего они пели о той очевидности, которой угостили их отцы - очевидности расхождения слова и дела, мысли и чувства, призывов и личных примеров, славы и творчества:

Сколько лет лошади не кованы,
Ни одно колесо не мазано.
Плетки нет, седла разворованы
И давно все узлы развязаны.
(Башлачев.)

Мама, мы все - тяжело больны.
Мама, я знаю, мы все сошли с ума.

А вокруг благодать -
Ни черта не видать.
А вокруг красота -
Не видать ни черта...
(Цой, "Кино")

Страна умирает как древний ящер,
С новым вирусом в клетках.
(Бутусов, "Наутилус-Помпилиус")

Разве могли они это принять, когда сердцем чувствовали, что все должно быть не так. И они пели об отречении, говорили "Нет!" пошлости и продажности, спешили уйти хоть к чему-нибудь, но живому:

Я готов к судьбе любой -
Мне бумажной не надо славы
Мне б остаться самим собой -
Остальное - не главное.
(Борзыкин, "Телевизор")

Нет, теперь не то время,
Нет, теперь не то небо,
Когда можно было
просто улыбаться...
(Самойлов , "Агата Кристи")

Ради любви к вам пошел я на муки.
Вы же святыни свои растеряли...
(Шевчук , "ДДТ")

Не трудно предугадать, как читая эти строки, радетели "подлинного" марксизма наполнятся справедливым негодованием - какое же здесь содержание? - насквозь буржуазное! (постоянное "я-чество", дурацкие образы, сплошное зряшное отрицание).
Для таких псевдо-марксистов придется разразится длинной (но будем надеяться не очень скучной) тирадой.
Начнем по порядку.
Когда еще и в помине не было никакой перестройки, не было открытого предательства - кто боролся внутри страны с незаметной ползучей контрреволюцией? Вы знаєте такие силы? - Партия? Кто-нибудь из ее вождей? Рабочий класе? - Да ни в одном глазу !!! Были, правда, у нас такие товарищи (которые нам не товарищи) - диссиденты, так вот они как раз и представляли собой тождество контрреволюционной формы и содержания (поклоняясь западной демократии, требовали ее скорейшего введення в СССР). Бьши еще люди типа Ильенкова, Канарского, Лившица - личности но... единицы.
Единственной сколько-нибудь заметной общественной силой, наглядно отринувшей от буржуазного предательства, стали как раз "глупые" подростки. Найти настоящий выход они естественно не могли. Но все что могли - сделали: почувствовали и отказались (отошли в сторону). Символом всего их движения может служить одна цитата из Цоя: "Закрой за мной дверь, я ухожу !"
"Надо было не так действовать !" - воскликнут "подлинные" марксисты - "надо было не уходить трусливо в сторону, а здесь - на социалистическом фронте бороться и побеждать!" - Точно! Надо бьшо вместо философов засесть за учебники Руткевича и Богомолова (так как Ильенкова и Босенко почти не печатали) и оттуда (!!!) выкопать живой марксизм, потом надо было вместо партии применить этот живой марксизм к анализу сложившейся ситуации, а потом вместо рабочего класса повести страну в нужном направлений...
В общем надо было все это сделать, перейдя на полное самообслуживание, ибо "подлинные" марксисти в то время ничем помочь не могли - они вздыхали и тосковали, что родились не в годы гражданской войны, а в мирные, социалистические, когда и делать-то нечего!!!
Так что, по всей видимости, не "подлинным" марксистам надо судить "потерянных", а наоборот. И верно пел Башлачев:

Мы можем простить
всех, что пели не так, как умели.
Но тех, кто молчал
давайте не будем прощать!

Далее.
Ленин всегда обращал внимание на необходимость анализа марксистами всякого крупного буржуазного явлення общественной жизни. В развитых капиталистических странах таким явлением давно стал рок. Т. е. даже сама форма рока, безотносительно к ее социалистическому или буржуазному содержанию представляет немалый интерес, не говоря уже о социалистическом роке 80 - 90-х, где вдвойне интересны и форма, и содержание. Но нашим грешным "подлинным" марксистам, не способным отличить "Звуки Му" от "Телевизора" или придающим одинаковое значение И. Сукачеву и В. Бутусову произвести подобный анализ ох как непросто ! Да и что им размениваться по мелочам. Вот если б гражданская война !!!
Между тем, крики советских рок-н-рольщиков были последним SOS еще социалистических чувств ! Дальнейшее - молчание... как сказал Гамлет.
Так вершина социализма - непосредственность живых человеческих отношений, "поднятая на щит" этими подростками, послужила силой разрушающей сам социализм.
В 70-х, 80-х поколения разошлись настолько, насколько никогда раньше не расходились - будто материю разорвали с треском и этот треск услышало все общество. Отстаивались два совершенно разных подхода, два принципиально противоположных способа движения, но победить не смог ни один - оба были ущербны. Оба в силу своей половинчатости не давали самодвижения.
Пожилые воплощали в себе и отстаивали такое всеобщее, которое когда-то было для них и для всех представлено в строго определенном виде, было объективировано в чем-то. Однажды приняв эту временную форму за вечную истину, эти люди потом всю жизнь рассматривали всех и вся в соответствии с ней. Что им живые, сегодняшние чувства сами по себе! По их разумению такие чувства обязательно должны иметь основания где-то во вне - конечно же, в их представленнях и идеях. Позтому, не чувствовать надо, а все отметая, осуществлять идеал. И не отдаваться непосредственности, а подвергать любые пережи­вання других (да и свои собственные) не подлежащим обжалованию приговорам - "правильно - неправильно". Это - вообще страшно правильные люди, лучше даже сказать - железобетонно правильные. Их проще убить на месте, вместе с их идеей, чем переубедить, чем-либо затронуть, дать что-либо почувствовать или еще каким-нибудь иным способом попытаться сдвинуть с места. Такие вот веселые типажи! Хотелось бы забыть о них, сбежать куда-нибудь подальше и на том успокоится... Да куда сбежишь - когда половина страны!
Конечно, социалистические "правдолюбцы" мечут громы и молнии не в соответствии с неизвестно откуда взявшимися представленнями (как обыкновенные капиталистические мещане), а в соответствии с некогда действительным всеобщим. В какое-то время оно и вправду было значимо для всех как все­общее и тогда стоящие за него горои - по содержанию были правы. Но они все равно бьши неправы по форме, потому что никогда не отстаивали эту фор­му всеобщего как исчезающую. А не отстаивали они ее как исчезающую пото­му, что так можно поступать лишь в том случае, если ловишь генезис формы - ловишь откуда и почему она появилась и, соответственно, когда и почему она должна уйти. Тут нужно обладать способностью самому из реальной жизни вытягивать конкретнеє всеобщее. Нужно уметь изживать формы через себя - уничтожать их как преходящие. Такие способности у этих людей отсутствовали, у них начало и конец ( вычленение - создание и изживание - уничтожение ) оказывались вырезанными. И все потому, что, формировались они в те годы, когда самодвижение было присуще только обществу вцелом. Таким образом, двигаясь вместе со всеми, как все (помните высказывание партизанки Струй), они представляли человеческую силу, а оставаясь с проблемами один на один, без руководства партии (что и произошло после перестройки) т. е. перед лицом прямо противоположного требования быть не как все - сказались беззащитны. Не революционное содержание, а контрреволюционная форма подвела их - эти люди, обладая какой-то истиной, совершенно не понимали, как ее отстаивать в изменившихся условиях.
Отметим, что разрыв между содержанием и формой был закономерен. Социализм по необходимости создавал таких людей - имеющих правильнеє что, но неправильное как. Все дело в том, что далее, в своем собственном движении он должен был не увеличивать, а уничтожать данный разрыв, переводя постепенно упор со что на как. Т. е. форма и содержание должны были, в конце концов, поменяться местами: то, что люди во все времена считали незначительным - процесе перехода одной определенности в другую, то что никогда не выделялось ими в виде предмета, должно было стать самым главным предме­том и самым главным содержанием. И социализм производил это смещение оснований, но в силу стихийности своего движения, он, в конечном итоге, создал странный феномен: в лице "потерянных" как стало главным и они научи­лись сами ухватывать непосредственное ( безграничное ) всеобщее, но к тому времени ухватывать уже было нечего. Все богатство культуры, обязанное пе­рейти в реальную жизнь и наполнить своей глубиной будни, на самом деле размылось и исчезло. Чего-то по-настоящему живого осталось мало, повсюду торжествовала ржа формализма. Поэтому все, что могли почувствовать подростки и они это почувствовали, ох как почувствовали, так это ПУСТОТУ! Они почувствовали отсутствие того, что им нужно. У этого поколения вышибли почву из под ног и заставили его проявлять свое как в отрицательном смысле, в смысле отталкивания и отторжения. А потом удивлялись да качали голо­вами - "какие циники" и "ничего-то им не нужно".
Социализм дал человеку всеобщее, но не в его единстве, а в его разорванности. Это всеобщее и сейчас присутствует в людях, однако в уже несоединимых моментах: самое разнообразное правильнеє, но абсолютно неподвижное что в лице пожилых людей и высоко-мобильное, но не развивающее никакого содержания голое как в лице молодежи. Старики смотрят на молодых как на разгильдяев, поскольку те, вроде бы, ничем не занимаются. А молодые смотрят на стариков как на дуболомов, поскольку те не умеют чувствовать и схватывать на лету.
Зтот РАЗРЫВ и сам может быть вскрыт с двух сторон: его можно зафиксировать холодным рассудком, а можно через чувства умирать в разьятости и разбросанности (в опустошении и распылении). Яркий представитель последнего чувствования - А. Босенко. Язык его книг - язык человека, в максимальной полнотеи переживающего моменты, но не соединяющего их в обьективную логику. Полная отдача чувству и решительный отказ от всего, что уже обьективировано, то есть уже застыло. Симфония импровизации... превращающая автора, на глазок "дуболомов", в чудака, который красиво размусоливает нюансы. Между тем, это вовсе не нюансы, а всеобщее в его подлинной истинности - в открытой подвижности отнощений и в человеческом общении, рождающемся прямо на глазах...
Завершая на факте существования противоположно-сформированных поколений, исследование социализма, подведем итоги.
На определенном этапе разития (при Сталине) социализм потерял главное (переход абстрактно-всеобщих форм в действительные, движущиеся чувства отдельного человека). Он стал сводить своє сущностное противоречие к частным задачам того или иного периода. Это произощло, как вследствие непонимания сути (Хрущев и все последующие лидеры), так и вследствие неумения провести ее через сложные частные формы (Сталин). Была разрушена диалектическая цепь: вождь - партия - класе - массы, которая позволяла удерживать противоречие "частное - главное" для всего общества. Процесе формирования универсальности человека, вплоть до образования диалектических чувств, шел стихийно. Эта стихийность сыграла с нами злую шутку - общество раскололось на две, не способные сопротивляться капитализации части. И по сей день никто не способен дать настоящий бой режиму. Скореє мы испытываем состояние "зависання". И люди в нем играют "не последнюю скрипку".
Дело вот в чем.
Контрреволюция начала с разрушения: буржуазний строй не мог сам собой вырасти на социалистическом. Требовалось сознательно расчистить ему дорогу. Такое сознательное (до некоторой степени) построение капитализма стало нонсенсом истории.
Сперва разрушали идеологию, но не в ее теоретическом виде (угробленном еще при социализме), а в образе вождей. Эта первая волна раз­рушения прошла весьма удачно и вселила в души многих толстосумов розовый оптимизм. Защищать социалистические идеалы никто не спешил. Для молодых, Ленин и Сталин уже ничего не представляли. А пожилые, во-первых, частично верили, поскольку "грязь" лилась сверху, а все, что сверху, как говорится, от бога (другого вождя) ; а во вторых, совсем не знали, как отстаивать то, что для них было важно.
Срезав идеологическую "шапку", окрыленные буржуи принялись за основание: необходимо было уничтожить слишком высокий уровень производительных сил!!! И тут вдруг, с удивлением, выяснилось, что разрушать надо не только заводы, концерны, комплексы и прочие чисто экономические связи, но и ... людей! Капитализм забуксовал натолкнувшись на способ бытия чело­века!
Оба поколения оказали пассивное сопротивление контрреволюции. И если у реформаторов хватило мозгов на то, чтобы хоть как-то разрушить экономику, то что делать с этими "жуткими людьми", они естественно понятия не имели. С "людями" решили поступить так: сами вымрут, а новое поколение будет "нашим" (уж мы его обработаем). Вот и живем - ни капитализма, ни со­циализма. А точнеє - вымирающий социализм. Время отпущенное на его вымирание не столь велико и его следовало бы использовать... но как?...
Немым укором вопрос - как быть дальше ?
А как быть дальше, когда живут вроде бы все вместе - в одних условиях, в одно время - но одни задыхаются и не могут так жить; другим хоть и плохо, но терпимо и вобщем можно пристроится; а третьи, сволочи, цветут и пахнут. И речь тут вовсе не о буржуях и пролетариях, а скажем о коммунистах, среди которых такое разделение найдешь запросто. Становится понятным как "загибался" Ильенков, а тысячи деловых, работоспособных партийцев пре­красно жили и бодро действовали в удушливой атмосфере 80-х. А что им, "правильним", с них не убудет - когда не ловишь чувств и отношений здесь и сейчас, когда не ощущаешь поминутно их пошлости и убожества, а в лучшем случае лишь позволяешь себе "понимать", что чавой-то не так, то как станет хуже, "понимание" всегда можно задвинуть (с глаз долой его подальше), всегда можно вовремя забыть и уцелеть. Где нет чувств, где все не пропускается через себя, через свою собственную боль - там нет и трагедии. А где нет трагедии, там нет и неразрешимости. А в ком нет неразрешимости, тот все может уладить.
… Вот вам и ответ на вопрос "как быть дальше" - не для всех он и вопрос. Когда будучи коммунистом можешь устроиться в этом обществе (пусть даже в качестве оппонента, но устроиться), тогда ильенковское напряжение не замучает тебя и все будет нормально, и с каждым днем будет все меньше вопросов, и это, в скором времени, станет восприниматься как мудрость. А когда, даже не буду­чи коммунистом, можешь жить лишь полнотой - не разделяя личное и всеобщее ни в каком мещанском смысле, не останавливаясь перед последовательностью в действиях и революцией в чувствах - тогда куда же ты денешься в наше время от вопросов. Убеги, закрой глаза, заткни уши - они в тебе, в твоем сердце. И либо ты окажешься сильнее и разрешишь их - сумеешь топать даль­ше и выше, либо надорвешься и помрешь. И тогда мудрые умеренные коммунисты положат тебе на могилку парочку приличных венков - от благодарного народа и скорбящей партии.

* * *

Наше время - мелочное. Оно расслаивает, рассыпает.. Оно смертельно для социалистического человека...
Как удержаться и не рассыпаться? Поневоле уцепишься за любое общее, пусть даже и формальное. А то, что сейчас никакое общее не имеет основания, что оно пустое и не затрагивает человека целиком - еще ничего, по сравнению с ужасом отсутствия даже такого общего. Человек пытается сохранить хоть что-то, что он считает главным, но на самом деле именно в этот момент главное в нем отмирает. Ведь главное - это непосредственная реализация своих идей и идеалов, а формально-общее невозможно соединять с жизнью, его невозможно по-настоящему реализовывать - отсюда старание удержать его в себе и в своей привычной среде, пусть тоже мертвой, но привычной.
Но когда отмирает главное, то остается "накатанная колея" и еще остается "смотреть на других", у которых получается. Такие люди могут быть даже эмоциональны, но какая-то глубокая неподлинность чувств каждый раз выдает их с головой. Развивается сентиментальность - верный признак отсутствия настоящего движения чувств. Разворачивается "великая" борьба по мере сил - изначально запроданная борьба! Люди превращаются, в полном смысле этого слова, в жертвы и орудия (давят окружающих и становятся сами от этого все ущербнее и ущербнее). Им кажется, что они еще куда-то движутся, но в действительности - они движимы; в частном, они конечно, копошатся; но зато в более общем плане, в это же время, их несет вместе с их копошением, в неизвестно каком направлении. "Под покровом поверхностной динамики скрывается всецело статическая система".
Обрезав главное, человек обрубает самого себя. Он "закрывает самого себя". Происходит его схлопывание, герметизация.
Такой грубейший подлог совершается у нас на глазах, в лице наших "учителей". Оказывается все, что изучалось с большим трудом, можно запро­сто отставить в сторону. Можно таким образом действовать самим и тіризывать так действовать других, что никакая теория не понадобится. А если понадобится то только для "красивой поддержки штанов"; чтобы обосновать что угодно. Вот уж воистину, сделай своє бытие соглашательским, и все то, что сидело в твоей голове рано или поздно приноровится к новому - обернет в упа­ковку обьективного и единственного. Ведь мышление - проститутка, обслуживающая условия твоего бытия! Не стоит забывать об зтом.
Лишь.бы не отражаться в глазах других людей, а так, все пойдет "как по маслу". Обычно даже стараться в состряпывании особых обьяснений не приходится - парочка стереотипних штампов из наследия классиков марксизма-ленинизма всегда способна удовлетворить непритязательных "последователей". Это - маленькие, но милые сердцу коммунистические мифологеммы - с ними легче жить и солнце светит ярче.
В силу их общеизвестности и скромного количества, они все могут быть перечислены.

1. КПУ - единственная, обьективная организация, противостоящая ре­жиму. Всякие другие коммунистические действия сегодня все равно связаны с КПУ, отталкиваются от нее. А если не отталкиваются - то это субьективный произвол или в лучшем случае - подростковое ученичество. Отсюда вывод: каждый грамотный (и умудренный жизнью) марксист понимает, что нужно прямо идти в КПУ и работать там, несмотря на все недостатки.
   (Главный идеолог - Будило А.)
   К данной мифологеме примыкает ряд подкрепляющих ее мифологемок:
   • лучше делать что-то, чем ничего;
   • только организация многих людей сможет... а единицы обречены...
   • недовольные КПУ боятся будничной рутинной работы - хотят быть романтиками (ищут поэзию и избегают прозы);
   • в партии много хороших, честных людей - как же их бросить?
   • огромную кучу карьеристов и проходимцев, а также всех остальных не совсем идейно-чистых можно использовать через компромиссы для настоящей работы;
   • любая мелкая деятельность без сомнения нужна, поскольку многому научает (депутатство, например, расширяет кругозор, знакомит с людьми, позволяет ориентироваться в системе) т.е. другими словами, от каждого дела польза єсть.
     И наконец перл перлов - дословная фраза одного из виднейших современных марксистов:
   • нечего делать то, что до тебя попытались сделать другие.
2. Пока партия прямо не предала интересы рабочего класса, никто не может назвать ее оппортунистической.
   (Главный идеолог-Терещук В.В.)
3. Поскольку социализм потерпел крах - сложности сегодня не нужны. Не нужны Канарские, Батищевы, Ильенковы. Все это конечно интересно и кра­сиво, но для своего личного развития. А рабочим сейчас нужно обьяснять какие-то примитивные, элементарные вещи. Что же касается теории, то давайте будем потихеньку "подчитывать" про запас, для будущих времен - когда за нами умными прийдут и скажут - вы нужны нам.
   (Эту идеологию исповедуют почти все босенковцы)
4. Если что... то мы, в конце концов, люди маленькие, найдутся пограмотнее нас, которые смогут... (зтакая вот скромность!)

Каждая из зтих мифологем ни на чем не основана, а точнеє каждая имеет одно единственное основание - отсутствие саморефлексии и максимально цельного анализа. Это "псевдокоммунистическое" самоуспокоение себя и окружающих очень похоже на буржуазний способ оболванивания людей. Так Маркузе писал о капиталистическом обществе 60-х годов: здесь царствуют "самодвижущиеся гипотезы, которые непрерывно и планомерно повторяясь, превращаются в гипотетически действующие формулы и предписания".
Мифологемы встраиваются как вкраплення в рациональные рассуждения в виде бездоказательных переходов, заполняющих максимально ненадежные места. И вот уже то, что являлось самым сомнительным, вдруг оказывается самым несомненным. Разбирайтесь, товарищи, в чем угодно, только не в том, в чем надо разобраться! Продолжайте так же действовать и в конечном итоге, будь вы даже марксистами, но приобретете устойчивое "ложное сознание, снабженное иммунитетом против собственной ложности".
Чтобы показать истинный вес перечисленных "сказочек" тряхнем их слегка за воротник. Вытянем концы представлений, что брошены в воду, на поверхность, чтобы все убедились - на концах нет якорей, они произвольно болтаются в волнах.